Неточные совпадения
— Павловский полк, да — говорят — и другие полки гарнизона перешли на сторону народа, то есть Думы. А народ — действует:
полицейские участки разгромлены, горят, окружный
суд, Литовский замок — тоже, министров арестуют, генералов…
Прудон был под
судом, когда журнал его остановился после 13 июня. Национальная гвардия ворвалась в этот день в его типографию, сломала станки, разбросала буквы, как бы подтверждая именем вооруженных мещан, что во Франции настает период высшего насилия и
полицейского самовластия.
Толстой задарил
полицейских, задарил
суд, и мещанина посадили в острог за ложный извет.
Когда ему представляют на утверждение приговоры
полицейских управлений и хабаровского
суда, то он обыкновенно пишет: «Утверждаю, кроме телесного наказания».
Не кончено даже еще только что рассказанное мною дело об убийстве аинских семейств: «Дело об убийстве аинов решено военно-полевым
судом, и 11 человек обвиняемых ссыльнокаторжных казнены смертною казнью, о решении же военно-полевого
суда по отношению к остальным пяти подсудимым
полицейскому управлению неизвестно.
Увы! мы стараемся устроиться как лучше, мы враждуем друг с другом по вопросу о переименовании земских
судов в
полицейские управления, а в конце концов все-таки убеждаемся, что даже передача следственной части от становых приставов к судебным следователям (мера сама по себе очень полезная) не избавляет нас от тупого чувства недовольства, которое и после учреждения судебных следователей, по-прежнему, продолжает окрашивать все наши поступки, все житейские отношения наши.
— Потом пошел в земский музей. Походил там, поглядел, а сам все думаю — как же, куда я теперь? Даже рассердился на себя. И очень есть захотелось! Вышел на улицу, хожу, досадно мне… Вижу —
полицейские присматриваются ко всем. Ну, думаю, с моей рожей скоро попаду на
суд божий!.. Вдруг Ниловна навстречу бежит, я посторонился да за ней, — вот и все!
Дело о них перешло в уездный
суд, и месяца через три вышло решение: «Задержанных в г. Н-не крестьян Степана Лябихова и Настасью Прокудину наказать при н-ской городской полиции, Степана шестьюдесятью, а Настасью сорока ударами розог через нижних
полицейских служителей и затем отправить по этапу в к-сий земский
суд для водворения в жительстве».
— Ладно она их приклеила… — слышался голос Гаврилы Ивановича. — Диво бы еще Кривополов или Дружков, а то и Глеб Клементич туда же… Да и наш-то хорош тоже, нечего сказать. Хотели
суды судить с тем, с дьяволом, а заместо того цельный день проклажаются, и
полицейские там же прилипли.
Один в этом списке Л.Н.Толстой кончил дни свои на родине и никогда не покидал ее как изгнанник. Но разве он также не был"нелегальным"человеком в полной мере? И если его не судили и не сослали без
суда, то потому только, что власть боялась его популярности и прямо не преследовала его, но все-таки он умер официально отлученным от государственно-полицейской православной церкви.
«Рассмотрев дело русского подданного Николая Савина, именующего себя маркизом Сансаком де Траверсе и французской гражданки Мадлен де Межен, обвиняемых: первый в проживании под чужим именем и оба в оскорблении на словах и в действии
полицейских властей и в неповиновении сим властям, — брюссельский
суд исправительной полиции определил: Николая Савина подвергнуть заключению в тюрьме сроком на семь месяцев и штрафу в пятьсот франков, а Мадлен де Межен подвергнуть тюремному заключению на два месяца и штрафу в двести франков, обоих же по отбытии наказания отвезти за границу, с запрещением возвращения и проживания в пределах Бельгийского королевства в продолжение одного года.
— Об этом я уже читал в нескольких газетах, — заметил де Моньян, — пощипывая свою бороду, — там все было подробно описано и по обыкновению даже с прикрасами… дело это само по себе не представляет особой важности, высшее наказание, к которому вас может приговорить
суд исправительной полиции, это трехмесячное тюремное заключение, но есть надежда выйти с небольшим наказанием, доказав, что
полицейский комиссар сам был виноват, раздражив вас своею грубостью и оскорблением России.
— Господа судьи, — начал он, — на скромной скамье подсудимых
суда исправительной полиции сидит в настоящую минуту человек далеко не скромный. Вы только что слышали показания свидетелей, обрисовавших вам возмутительное поведение подсудимого, по отношению к
полицейскому сержанту Флоке и комиссару Морелю. Неудовольствовавшись этим, обвиняемый позволил себе бранить неприличными словами Французскую республику и высших представителей.
Я надеюсь, что
суд в этом со мною согласится. Показаниям же госпожи де Межен не может быть дано веры, так как
суду хорошо известны отношения к ней обвиняемого, его любовь и преданность ему. Что же касается обвинения обоих подсудимых в оскорблении словами и действиями
полицейского комиссара и агентов полиции, а также в сопротивлении властям, то все это доказано и не отрицается самими обвиняемыми. О чем же тогда говорить, как не о применении закона?
Вскоре после отъезда Николая Герасимовича Савина из
полицейского бюро в
суд полицейский комиссар пригласил к себе в кабинет оставшуюся в бюро Мадлен де Межен.
Мадлен де Межен посадили в карету и отвезли в сопровождении
полицейского агента в
суд, к тому же господину Веленсу.
Присмотр
полицейских был ничтожен, а московская губернская канцелярия и полицеймейстерская были так обременены
судными и разными делами, что судопроизводство шло медленно и беспорядочно, не говоря уже о злоупотреблениях.
С этими словами он расстался с молодой женщиной и в сопровождении двух
полицейских агентов поехал в
суд, в камеру судебного следователя.
Этот пример уважения закона может только благотворно отразиться на массе и принесет, конечно, несравненно больше пользы, чем все наказания, налагаемые
судом, в настоящем деле эта профессиональная наглость
полицейских чиновников проявилась во всем ее блеске.
Сказано, что хорошо стараться ни в чем не уважать
суду, да як же таки, помилуйте меня, я, малый
полицейский чин, который только с певчими курс кончил, и вдруг я смею не уважать университанта, председателя того самого велегласного судилища, которое приветствовано с такой радостью!